Премьера «Племени» в Одессе: успех, фурор, провал и скандал (ФОТО)
Одесская киностудия, 11 сентября, 6 вечера. Толпа у входа в ожидании премьеры сбилась в группы. Все общаются, но вокруг стоит тишина. Присматриваюсь к собранию. Их ладони смыкаются и расходятся; в воздухе взмывают и опускаются, перебирают пальцами и стукаются в хлопках сотни пятерней. Дух времени шепчет: «Флешмоб». Еще все это похоже на выставку бабочек — волнами и крыльями взмахивают споры и приветствия. На Французском бульваре вмиг создан неповторимый анклав глухих зрителей артхауса.
Всего через два с половиной часа, уже в сумерках они поспешно покинут место встречи, а пока — на улице яркий свет, а в фойе киностудии душно и не пускают в зал. Пробираюсь за эксклюзивным фоторепортажем и аккредитацией. Встречаю коллегу из «Афиши Одессы» и пугаю тирадой впечатлений о вчерашнем пресс-показе в Шустов киноклубе. В кассе кинотеатра вручают билеты на разные ряды — «от греха подальше», наверное.
Все оживлено молчат. Режиссер Кира Георгиевна Муратова с супругом — сценаристом и художником Евгением Голубенко держатся особняком. Встречаю редких знакомых. Ян Юсим, арт-директор кинозала умело лавирует между гостями. Глазами ловлю взгляд представителя дистрибьюторской компании, желаю «ни пуха» взглядом же. Все готово, можно отправляться в свободное космическое плавание в аудиторию, где над экраном простирается фраза из «Золотого теленка»: «Из всех кино для нас важнейшим является искусство».
Однажды в мае вот так же, но в присутствии жюри, кино-прессы и профессионалов индустрии авторская группа представила на суд свой труд в параллельной программе «Неделя критики» Каннского МКФ. И увезла через неделю три приза, включая главный. Картина даже получила номинацию на премию «Золотая камера». Так началась фестивальная история главного события национального кинематографа последних лет. За громкой премьерой колесами фортуны простучали Гран-при фестиваля им. Тарковского «Зеркало» и участие в конкурсах кинофестивалей в Локарно, Карловых Варах. В сентябре кинофильм представлен в программе «Открытие» на МКФ в Торонто, в которую отбирают фильмы, составляющие «будущее мирового кинематографа». Ждет своей очереди жюри Лондонского кинофестиваля. Три дня назад фильму отказано в праве представлять Украину в борьбе за Оскар. Тайным голосованием в национальном комитете.
Возле меня занимают места Кира Георгиевна и ее спутник, только между нашими сиденьями просвет. Его быстро заполняет собой дама с формами. К счастью, я продолжаю отчетливо слышать монолог Киры Георгиевны и в соседстве с виброгасящим субъектом. Кира Георгиевна почти не смолкает весь двухчасовой хронометраж и у меня чувство, что смотрю специальное издание с бонусной звуковой дорожкой комментариев режиссера, пусть и не этого фильма. Уже через 10 минут после начального титра ситуация проясняется: просто 80-тилетняя кинодива недовольна, что плохо видит героев в расфокусе, совершенно не различает языка жестов и в целом плохо принимает отсутствие диалога на экране. Как и большинство собравшихся, хотя они видят непрекращаемый диалог с экрана. Нам всем тяжело, особенно мне: я пришел на показ фильма Слабошпицкого второй раз за два дня, а рядом не умолкает Кира Георгиевна. Силюсь просчитать математическую вероятность повторения такого события в этой Вселенной.
Герой кинофильма «Племя» ищет некое место, «спрашивает» дорогу. Это школа, но в нее все еще сложно попасть — сегодня 1 сентября и уборщица со шваброй за стеклом коридора жестами указывает вокруг периметра квартала. Герой входит в здание, пропустив линейку и направляется в кабинет директора. Его провожают в класс. Ему не рады, он объект насмешек, но надо занять место. В этом вот всем надо найти свой угол и зубами в него вцепиться, пытаться строить свою жизнь, перманентно отвлекаясь на лай своры и «общак».
\
Пост-советское детство и отрочество выпрыгивают в каждой сцене: зрители узнают себя и своих знакомых в сценах «школа», «общежитие», «лагерь», «двор», «парк аттракционов», «физкультура», «урок труда». В одной из таких школ спального и криминального района Кишинева учитель физкультуры из провинции «посеял» группу «Zdob si Zdub»; я учился в четырех школах Кишинева и сам стал свидетелем разных подобных событий. После сеанса режиссер Мирослав Слабошпицкий признается, что провел детство во Львове, где каждая улица или район были бандами, стеной стоявшими друг против друга. В книгах самого одесского писателя Валерия Смирнова такие же воспоминания.
Иногда наступает самая настоящая тишина: проглатываются вопросы Киры Муратовой и смолкают другие мои соседи. Это самые реалистичные и провокационные сцены. Раздаются нервные смешки, иногда хлопки, реже слышны комментарии за спиной ряда морализаторов. Облегченно вздыхаю: среди нас есть психически неуравновешенные, невменяемые и убогие. Ожидаю оживленной нервотрепки, то есть модерируемой дискуссии.
Признаюсь, вчера во время этих самых сцен я сам покрылся испариной и моментально продрог. Ничего подобного, я, подготовленный кинообозреватель, видавший гиперреализм и ультра-насилие, не ожидал. Меня физически отвратили эффект полного присутствия и разрушенная четвертая стена одновременно. Я почти ощущал болевой шок и падал в обморок.
Самым неожиданным оказалась резко негативная встреча фильма зрителями. Когда зажегся свет многие самоорганизовались и на повышенных тонах стали осуждать увиденное. Сперва накинулись на сотрудника кинопрокатной компании, затем на директора кинотеатра, при появлении на экране режиссера в него посыпалась ненависть и гнев. Глухим людям переводила свои мысли и ответы режиссера самая неуравновешенная дама, которая не услышала ни одного чужого слова.
Слабошпицкий заявил возмущенной публике, что не снимал фильм о глухих и для глухих. События в фильме вымысел, но черпаемый из консультации опыта работы криминальным репортером. В результате, рассыпаясь в обвинениях и угрозах, шапито покинуло стены великого здания академического толка. И некоторые из числа синефилов пообщались о «Племени», как метафоре всех человеческих меньшинств.
По словам Слабошпицкого ему повезло работать с талантливым оператором-документалистом Васяновичем, который так же на стадии питчинга занял позицию продюсера со всей своей производственной компанией. Повезло с актерами, они понимали, что создают иллюзию (ну наподобие распиливания человека в том же самом шапито на глазах ущербных, убогих и униженных жителей Средневековья). Повезло со зрителями и представителями обществ глухих по всему миру, где бы ни состоялся показ. Заверил, что со всей своей группой и при поддержке американского прокатчика не допустит участия фильма Санина в дальнейшем отборе для номинации на премию Оскар. Поделился планами снимать полный метр о Чернобыле, пообещал найти финансирование одним упоминанием о победе в Канне. Обретя надежду и облегченно вздохнув, я выехал с киностудии в одесский вечер, а «Племя» разлетелось 80 копиями в кинотеатрах страны.
Кинокритик «Forbes.ua» Юрий Володарский проводит параллели между фильмами «Племя» и «Трудно быть богом» Германа-старшего и «Счастье мое» Лозницы. Антон Долин в Каннских заметках для «Афиши Воздух» называет новый этап украинского кино именем последнего фильма Годара. Режиссер Слабошпицкий сам упомянул «Слон» ван Сента, поведал о сравнении в Канне с Ханеке и Триером. Мне фильм напоминает «Нежный возраст» Соловьева, только 90-ые на экране не прекратились. Я вижу историю и думаю о «Цельнометаллической оболочке» Кубрика, хотя это не армия, здесь нет винтовки. Слышу крики Моники Беллучи из «Необратимости», но лишь по памяти, ведь на экране — сплошь немые сцены.
Лев Райзман
Фото: Лев Райзман, «Артхаус Траффик», кадры из фильма «Племя»
